Языковая игра, или Кто такие «пуськи бятые»?

В языке всегда есть место экспериментам. В какие-то эпохи это проявляется наиболее ярко (вспомнить хотя бы Серебряный век русской поэзии и его представителя Велимира Хлебникова, чье имя — уже языковая игра), в другие — интерес к этому ослабевает.

Мне бы хотелось обратить ваше внимание на лингвистические эксперименты «Пуськи бятые» нашей современницы Людмилы Стефановны Петрушевской, написанные в довольно странной и непривычной форме. Все слова, за исключением «служебных», переиначены и не похожи на то, что мы привыкли слышать.

Интерес к искусственным текстам начался с известной фразы отечественного языковеда Л. В. Щербы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка», своеобразным продолжением которой стали лингвистические сказки Л. Петрушевской. Эту фразу писательница необычно обыгрывает в сказке «Про глокую куздру и бокренка».

Правда, цель экспериментирования с языком у них разная. Фраза Л. В. Щербы придумана для того, чтобы ярче показать значение морфем в русском языке. История создания фантастических произведений Петрушевской, по словам ее детей, такова: «Слону Наташе был годик, и она никаких сказок не понимала. Пела ей мама на ночь, пела, а однажды (Слон Наташа стоймя торчала в кроватке) мама подумала и решила рассказать ей сказку на ее же языке. И начала: „Сяпала Калуша по напушке. И увазила бутявку“. И Слон Наташа поняла, засмеялась и уселась слушать». То есть писательница пытается, подражая языку детей, заинтересовать ребенка, увлечь рассказом.

Широко известная сказка Л. Петрушевской «Пуськи Бятые» (из сборника «Дикие животные сказки») часто воспринимается как просто забавный, интуитивно понятный текст со словами, которых нет в русском языке:

«Сяпала Калуша с Калушатами по напушке. И увазила Бутявку, и волит: - Калушата! Калушаточки! Бутявка! Калушата присяпали и Бутявку стрямкали. И подудонились. А Калуша волит: — Оее! Оее! Бутявка-то некузявая! Калушата Бутявку вычучили. Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки. А Калуша волит калушатам: — Калушаточки! Не трямкайте бутявок, бутявки дюбые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок дудонятся. А Бутявка волит за напушкой: — Калушата подудонились! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!»

Однако сказка явно имеет сюжет: некая Калуша с детьми калушатами стрямкали бутявку, вычучили её и подудонились от всего этого, и бутявка тоже действует. Создано действие, настроение. Сказку можно пересказать и даже проиллюстрировать. Но каждый представит что-то своё. При знакомстве с лингвистическими экспериментами Петрушевской появляется много вопросов в связи со значением образованных ею слов, которые невозможно понять вне контекста (исключение — абвука).

В цикле «Пуськи бятые» представлено более ста вымышленных корней. Но язык лингвистических сказок Л. Петрушевской «живой», он развивается, меняется от произведения к произведению, обогащается новыми словами. К концу цикла лексический репертуар представлен 254 необычными словами в 1192 употреблениях. Некоторые из них (некузявый, зюмо-зюмо некузяво) вошли в разговорный язык и в новые словари. Чем же объяснить такой интерес к странным словам Петрушевской, не имеющим на первый взгляд смысла?

Петрушевская, подобно авангардистам начала ХХ века, «создает, творит свою собственную художественную реальность», а не пересказывает «текст реальности». В этом, на мой взгляд, и заключается сила ее новообразований. Ее необычные слова призывают читателя к сотворчеству, поскольку каждый из нас вкладывает в новообразования Петрушевской свои смыслы в зависимости от жизненного (культурного) опыта.

Поэтому и толкований у лингвистических сказочек Петрушевской может быть множество, единственное, что будет одинаковым — понимание грамматики ее произведений. Это объясняется тем, что все мы носители одного языка, поэтому можно провести синтаксический анализ любого предложения, выделить главные и второстепенные члены, установить логическую связь между словами (с помощью вопросов): усяпала (откуда?) с напушки.

Слова сказки сконструированы по законам русского словообразования. Для образования искусственных слов используются несуществующие в нашем языке корни и известные приставки, суффиксы, окончания. Оказывается, что именно служебные морфемы передают настолько много информации о слове, что подобные тексты вполне понятны. Вспомним «глокую куздру» Л. В. Щербы.

Сказка для Л. С. Петрушевской — это форма прикрытия, игра, в основе которой лежит ее отношение к миру, к действительности, к социально-политическим и философским проблемам. Сказки этого автора как бы сочиняются на ходу, от этого повествование в них приобретает характер свободной импровизации.

Так кто же такие «пуськи бятые»? Каждый из нас может ответить по-разному, но одинаковым будет понимание того, что это предмет и его признак.